Нововавилонское столпотворение.

Что было раньше, касаться не буду. Но в 1905 г. начало дурному обычаю положили конституционалисты-демократы: они взяли обширное понятие «народная свобода» и объявили его своей собственностью. Так получилось название: «Партия Народной Свободы». Это пример рассчитанного употребления широких  понятий в узком смысле.

Обратной операции — рассчитанному употреблению узких понятий в широком смысле – подверглось слово «буржуазия». Его стали бросать направо и налево. Рабочими оно переделано в «буржуи». Солдаты недавно прибавили к лому русское окончание: «буржуазы». И теперь слово потеряло в сущности всякий смысл. Хорошо известно, напр., что русский мужик, голодающий на нищенском наделе, признан буржуем. Но г. Парвус, наживший большое состояние на поставках для турецкого интендантства – не буржуй, он как будто пролетарий. Конституционалист-демократ (имя-рек), живущий личным трудом, — «буржуй». А г-жа Суменсон, нажившая огромные суммы в качестве комиссионерши по продаже германских изделий в России за врем войны — не буржуй. Она — друг г. Ганецкого и потому пролетарка.

Вот маленькая сценка. На улице встречаются знакомые в детстве, но давно не видевшие друг друга – слесарь и народный учитель. Слесарь одет франтом. Он зарабатывает 1200 руб. в месяц. У него порядочная сумма «на книжке». И он уже приобрел в городе домик с усадьбой. И об этих своих удачах хвастливо рассказывал сам другу детства. Учитель в обтрепанном пальтишке, в разбитых щтиблетишках, получает 55 р. в месяц; голодает, конечно, с женою и детишками. В разговоре коснулись политики и заспорили. Учитель оказался сторонником умеренных взглядов. Слесарь считает себя социал-демократом-интернационалистом:

— Вы, буржуазия, не понимаете…

— Постой, — прервал его учитель.— Какая же я буржуазия?

—          Конечно, буржуазия… Твои орудия производства — карандаш, бумага и язык при тебе. — Значит — ты буржуй… А мои орудия производства принадлежат капиталисту. Значит я пролетарий…

Начитанный слесарь… И как видите, под это лингвистическое своеволие можно подводить даже «научный» фундамент. Но тем более слово потеряло всякий смысл. И становится не орудием мысли, а бессмыслицей, не позволяющей людям понимать друг друга и даже самих себя… Вот сейчас по случаю правительственного кризиса есть острая практическая потребность точно понимать выражение: «буржуазный министр». Оно употребляется всеми. Но никто не знает, что под этим разумеет каждый говорящий. <…>

И наблюдается, как люди бросают слова, из которых они сами вынули смысл, невольно вспоминаешь старую легенду о постройке башни в Вавилоне. До того тогда доспорились, что каждый стал говорить слова, совершенно неизвестные другому. «Смешал Бог языки». И люди разбрелись в разные стороны, оставив башню недостроенной. Теперь в России происходит нечто подобное, но в другом роде. Слова остались прежними. Но люди вынули из них общепонятный и твердо установленный смысл и вложили вместо него произвольное содержание, — каждый свое. Говорят они как будто одним языком. Но это уже не общеупотребительный язык, а чисто индивидуальный и произвольный жаргон. И люди перестают понимать друг друга. И если не образумятся, то им ничего иного не останется, как разойтись и оставить здание недостроенным.

Народное слово. – 1917. – 3 авг. (21 июл.) (№40)