народное слово

Карикатура на А. Ф. Керенского. 1917 г.

Еретические мысли о чужих словах.

Читаю в газетах:

… 13 июля   * , в сознании важности момента, многие члены Временного Правительства заявили, что они представляют свои портфели в распоряжение А. Ф. Керенского, дабы можно было из распределить»…

Пытаюсь перевести этот политический факт на язык государственного права. Но у меня не выходит сколько-нибудь точного и удовлетворительного перевода. Путаются как-то понятия. С одной стороны, выходит так, что А. Ф. Керенский – премьер-министр, глава ответственной исполнительной власти, с другой ему как будто вручаются тоже ответственные, но не исполнительные функции президента не кабинета министров, а республики.

Я понимаю, что политические факты революционных времен вообще трудно переводимы на язык государственного права. Но все-таки по поводу данного нового политического факта мне представляется не лишнем изложить некоторые свои еретические мысли.

Впрочем, они не только мои. Вернее, это мысли маленького случайного кружка знакомых, совместно обсуждавшего события – 27 февраля – 3 марта.  * . Дело происходило в Москве. Маленький кружок, к которому по капризу жизни и мне пришлось иметь некоторое касательство, состоял главным образом из юристов. И, быть может, поэтому его интересовало не только политическое значение событий, но и юридическое построение новых форм.

Мы говорили тогда в Москве:

— Николая заставили отречься, — это хорошо. За Алексея подписано отречение, — великолепно. Михаил отказался, — превосходно. Но кто же будет местоблюстителем верховных прав народа в период между государственным переворотом и открытием Учредительного Собрания?

На несколько часов преобладало мнение, что там, в Петербурге, будет поступлено так же, как 5-6 лет назад поступлено было в Лиссабоне: не предрешая вопроса о будущей форме правления, не связывая воли Учредительного Собрания, «поставят президента». Но это мнение держалось, повторяю, недолго. Быстро выяснилось, что президента не будет. Тогда стали судить, — кто же все-таки станет полномочным правителем верховной власти народа? Кой-кто заикнулся, было, о временном комитете Государственной Думы. Но неспособность этой организации занять столь исключительное место было очевидна. Кто-то высказал, — что можно передать распоряжение верховною властью Временному Правительству. Но юристы быстро доказали, что функция правительственная (исполнительная и подотчетная) и функция суверенная настолько различны, что если их формально сочетать, то в процессе жизни они все-таки разложатся и будут разъединены.

Со свойственной мне склонностью к еретичеству, я внес было несколько юмористические ноты в серьезное обсуждение вопроса, — рассказал известный анекдот о двух дядьках, которые, возвращаясь в страстную пятницу из церкви по домам горестно рассуждали:

— Бога мы теперь, куме, похоронили, воскреснет Он только послезавтра, а до тех пор, до воскресенья-то кто у нас боговать будет?..

За эту ересь мне досталось от юристов. Они стали говорить, что к вопросу об юридическом лице, охраняющем права народа, легко, а тем паче иронически относиться нельзя. Если юридическое лицо не определено, то и самые верховные права народа окажутся «ничьей вещью» и к ним станут относиться так же, как к имуществу, которое никому не принадлежит, или владелец которого неизвестен…

Разговоры эти были в начале марта. Вскоре наша случайная московская компания растаяла: от одни жизнь потребовала экстренного переезда в Петербург, другие понадобились в провинции, на третьих просто повалилось столько работы, что стало не до разговоров. Вопрос об юридическом лице, обязанном охранять суверенные права народа не решен нами. Не решен он и Россией. Но скоро после московских разговоров к этой «ничьей вещи» с разных сторон стали протягиваться руки.

Потянулись руки из Финляндии. Потянулись руки из Киева. Потянулись руки из Советов Рабочих и Солдатских депутатов. Потянулись руки из особняка Кшесинской, из дачи Дурново… За выходом из Временного Правительства А. И. Гучкова и П. Н. Милюкова пришлось экстренно распределить верховные права, чтобы организовать коалиционный кабинет. Распределяя их между петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов с одной стороны и центральным комитетом кадетской партии, с другой, об организации «делегировали» министров. Коалиционный кабинет возник. Но опять тянулись руки к «ничьей вещи». И опять не выходило власти и не было порядка. <…>

Я далек от намерения считать свои выводы о данных настроениях некоторой части обывателей бесспорною истиной. При том же мои выводы и для меня самого далеко не окончательны. Они основаны лишь на беглых и случайных впечатлениях и наблюдениях. Поскольку я могу судить по этим впечатлениям, мне кажется, происходит следующее:

— Люди ученые в самом начале видели в настроении временного революционного порядка юридический пробел и заранее говорили, что этот пробел приведет к осложнениям и неладностям. Люди ученые предвидели теоретически. Люди простые судят на основании опыта и фактов. Они видят тот же в сущности пробел. Но за скудостью своего языка, они называют замененное неподходящим словом.

Народное слово. – 1917. – 28 (15) июл. (№35).

П. Н. Милюков. Фото 1910-х гг.

К.-д. недоумения.

Я очень хочу понять П. Н. Милюкова в хорошем для него смысле. Но, признаюсь, эта задача оказывается из нелегких.

На последнем заседании петербургской центральной городской думы он говорил:

— Мы считаем глубоко неправильным, что в такой исключительно грузный момент, который сейчас переживает страна, одна часть населения, при том совершенно неправильно и неполно представления, взяла на себя столь ответственную миссию, как делегировать права диктатуры представителям власти.

По существу, если хотите, тут спор невозможнее. Если представлять себе дело так, что комитеты рабочей, солдатской и крестьянской организаций облекли себя правами верховной власти и, как верховная власть, предоставляли диктаторские полномочия Временному Правительству, то, разумеется, такое положение надо признать глубоко неправильным, неприемлемым и опасным. Неправильным и опасным уже потому, что комитеты (раз уж они считают себя носителями суверенных прав народа), предоставив нынче Временному Правительству диктаторские полномочия, завтра могут отнять их… Если модно, повторяю, представлять дело так, то П. Н. Милюков вполне прав. Но можно ли так представлять?

Не спорю, отдельные слова, отдельные фразы, если их оторвать от реально обстановки и взвешивать независимо от нее, дают основание представлять дело так, как говорит П. Н. Милюков. И, без сомнения слова фразы в политике отнюдь не пустяк. <…>

Реальная же обстановка такова: Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в запросе о захвате верховной власти суверенных прав народа шел, к несчастью для себя, к несчастью для России, к несчастью для революции, за большевиками. Теперь как раз в этом основном вопросе он резко отмежевывается от большевизма и признает Временное Правительство, впредь до Учредительного Собрания, бесспорным носителем верховной власти, суверенных прав народа. Вот реальность. При ней заметны некоторые остатки прежней фразеологии, которую диктовал большевизм. Пусть не вовсе невинны эти остатки. Но зачем же спорить о них, о словах, совершенно игнорируя реальный смысл понятия?

П. Н. Милюков дает некоторые пояснения по этому поводу. Он указывает, что резолюцией объединенного заседания Исполнительных Комитетов, введено немаловажное условие:

«Правительство, — говорит он, — обязуется в лице одной своей части, а именно министров социалистов, представлять два раза в неделю отчеты этим учреждениям. Этим самым как бы указывается на то, что остальная часть нынешнего министерства, т. е. министры не социалисты, не обязуются ответственностью. И, однако, акт, совершенный органами, касается не половины министерства, а всего министерства. Все министерство получило «неограниченные полномочия».

Мне неприятно это сказать, но боюсь, что П. Н. Милюков не понял самого главного и перепутал факты. Может быть, он припомнит, что министры-социалисты и в первое «кадетское», и во второе коалиционное Временное Правительство делегированы Советом. И как делегаты, они обязаны отчитываться пред организацией уполномочившей их, и могут быть так же отозваны ею, как отозвал центральный комитет к.-д. партии своих делегатов.

Спор все время шел о том, ответственно пред Советом все правительство. Такая ответственность и означала бы, что Советам принадлежит верховная власть. Теперь спорный вопрос решен достаточно определенно. Правительство, как таковое, перед Советами признается неответственным. Отчет должны давать лишь делегаты. Министры не социалисты Советами не делегированы. А потому и не подлежат отчетности перед исполнительными органами Советов. Однако, за министрами не социалистами признается такая же полнота власти, как и за министрами социалистами. Это и значит, что Советы отказались от большевистских подстрекательств к захвату власти. В этом и суть той реальности, которая позволяет терпимо отнестись к остаткам старых слов и не вести по поводу них споров. <…>

Народное слово. – 1917. – 25 (12) июл. (№32).

Демонстрация 17 (4) июля 1917 г. в Петрограде.

Под звуки выстрелов.

Под звуки выстрелов на улицах трудно отыскивать причины. Но даже в этих чрезвычайных условиях необходимо вспомнить о некоторых фактах.

С чего началось? Военный министр по государственным соображениям, основательность которых очевидна, распорядился временно прекратить отпуски солдат. Неизвестно, кто приобрел якобы «революционное» правило, чтобы приказы государственной власти утверждались теми, кто обязан по долгу службы исполнить их. Прежде говорили: «власть исполнительная да подчинится власти законодательной». Теперь требуют, чтобы верховная власть Временного Правительства подчинялась усмотрению каждого солдата, желающего улизнуть со службы. Это требование называют почему-то революционным. Но гораздо резоннее было бы относить его к разряду провокационных.

На основании этого-то «правила» солдатская секция Совета Рабочих и Солдатских депутатов принялась обсуждать, — утверждать ли ей приказ военного министра о временно приостановке отпусков или не утверждать. Иными словами, — заинтересованная сторона оказалась не только судьею в собственном деле, но и властью, более высокой, чем власть Временного Правительства. Более высокой, но гораздо менее осведомленной и уже поэтому неспособной судить, — почему решено прекратить отпуски. Впрочем, не только поэтому оно неспособно судить. Но все входящие в солдатскую секцию достаточно грамотны, чтобы понимать значение тех реальностей, которые вынудили распорядиться о прекращении отпусков. Нельзя поручиться даже, что всем понятны слова: «государственные соображения».

Все-таки большинство солдатской секции согласилось «утвердить» приказ военного министра. Руководимое большевиками меньшинство удалилось с бранью и угрозами. А заем началось исполнение угроз. Те воинские части, где большевизм, особенно угнездился, зашумели. В «Солдатском слове» находим сведения, например, о митинге батальонного комитета Гренадерского полка. Прямо о приостановке отпусков здесь не говорили вслух. Но возник более общий – связанный с отпусками вопрос: как смела русская армия перейти в наступление, не испросив согласия и разрешения у гренадер, пришедших на митинг. Нашумевший за последние недели прапорщик Крыленко предлагал митингу «осудить», во-первых, «наступление», во-вторых, и главным образом, Керенского, как организатора наступления»…

Но просто «осудить» мало. Агитаторы большевиков давно уже не скрывают своего намерения вывести вооруженных людей на улицу. Но в подданстве у большевиков находится лишь часть петроградского гарнизона. Другая и большая часть против них. Но эта другая часть за последние дни отправляла ряд маршевых колонн на фронт. А число желающих окопаться в тылу, по крайней мере, не уменьшилось. Соотношение сил изменилось в пользу большевиков. Сверх того, они воспользовались моментом «утверждения» приказа военного министра солдатскою секцией С. Р. и С. Д. И желательное им выступление на улицу стало более возможным.

Оставалось и еще одно препятствие. Солдатская секция большинством отвергла все-таки домогательства ленинцев. Но кроме солдатской, есть рабочая секция. В ней ленинцы сильнее. В ней они провели свое решение Рабочая секция избрала большевистский комитет пятнадцати. И этот комитет якобы от имени всего петроградского пролетариата уполномочен секцией действовать на ряду с Центральным комитетом Советов Рабочих и Солдатских Депутатов и наряду с Временным Правительством. Появилось таким образом три власти, на которых каждая действует независимо от прочих. Во главе одной из трех властей рабочая секция поставила: Каменева, Зиновьева и Троцкого…

Подготовительные действия закончились.

И в роковую минуту сражений на фронте на улицах Петрограда началась «гражданская война», – та самая, в которой запломбированный Ленин призывал на с первых дней своего приезда через Германию… Он выполнил свою задачу.

Народное слово. – 1917. – 18 (5) июл. (№26).

Вид на арсенал и Зарецкую слободу. Фото с открытки нач. XX в. Источник: группа ВК «Брянск глазами разных поколений»

Брянский арсенал.

Этому учреждению при самодержавии «сам Господь Бог покровительствовал». По инерции, может быть, продолжает покровительствовать и при революции. Но должен же когда-нибудь приехать ревизор, — и притом не Иван Александрович, расточающий комплименты Анне Андреевне и Марье Антоновне…

За долго до войны Брянский арсенал прославился тем, что не знал, как найти воды для котлов, а вода возле него течет в р. Десне, на берегу которого построен арсенал Петром I  * . Не замечая совершенно Десны, арсенал испортил ассигновку на изыскание водных источников, стал рыть артезианский колодец на берегу реки, устроил хороший провал, утопил в нем целую кузнечную мастерскую, потом испросил ассигновку для засыпки болота, образовавшегося на месте, где предполагалось быть артезианскому колодцу… Болото это и по сию пору не засыпано…

Военным временем арсенал воспользовался также для испрошения ассигновок «на обороны». Для обороны же государства Российского понадобилось, между прочим,  сломать обширное каменное здание канцелярии и построить для той же канцелярии целый дворец, по масштабам уездного города, и притом роскошный дворец. Оказалось, кроме того, что никак нельзя отразить неприятельское нашествие, если арсенал экстренно не  построит для собственных нужд каменные бани. Сложные стратегические соображения доказали, что германо-австрийские армии не будут сломлены, если арсенал не построит  немедленно каменных магазинов для своего возникшего во время войны потребительного общества. Одно стратегическое открытие следовало за другим. Питерское начальство благополучно подписывало ассигновки. Деньги хлынули в баснословном изобилии. А по деньгам, глядя, понадобились в баснословном изобилии и рабочие силы. Из местного промышленного оборота исчезли перевозочные средства. В Брянском лесистом районе пришлось сократить до крайности, а кое-где и вовсе прекратить заготовки дров. Все местные рабочие силы мобилизованы для арсенала. Арсеналу же для одного только нагревания воды, необходимой на постройках в зимнее время, нужны были многие десятки рабочих. Дело военное, не терпящее отлагательств, тот же дворец для канцелярии, в интересах государственной обороны, надо было строить и зимою, а зимою и каменщику и штукатуру требуется теплая вода, ее нужно нагреть, ее нужно подать… А так как рабочие понадобились для нужд государственной обороны, то простая необходимость заставляла хлопотать об отсрочке по воинской повинности, буде они таковой подлежат…

Не одни, впрочем, постройки. Как только началась война, арсенал экспроприировал городскую шоссированную дорогу, которая вела к плавучему мосту через Десну, соединяющему город с Зарецкой слободой. А затем он экспроприировал и магистральную в городе Московскую улицу и обратил ее под склад для дров. Экспроприировал он улицу, впрочем, не окончательно, а установил нечто в роде каждодневных покушений на экспроприацию. Сегодня магистральная улица запружена сотнями подвод, сваливающими кое-как дрова. Но это все-таки улица, по которой непременно должно происходить и военное и штатское движение. И раз ее сегодня завалили дровами,— завтра же и нужно убрать. Являются рабочие руки, убирающие сначала начерно. Потом нужны рабочие руки, чтобы убрать дрова набело. Потом, раз дрова разбросаны по улице, их надо охранять, — значит, необходим обширный штат сторожей, необходимы надсмотрщики над сторожами, необходимы люди для учета дров, перебрасываемых с места на место (нельзя же допускать, чтобы казенное добро пропадало)… Значит и тут нужны многочисленные кадры работающих на государственную оборону, а потому и пользующихся, в случай необходимости, отсрочками по воинской повинности.

Много рабочих сил понадобилось арсеналу. И много патриотов пришло ему на помощь. Дух патриотизма обуял помощников-дворян, и они толпой направились с предложением своих услуг: раз отечество в опасности, раз для спасения России надо перебрасывать с места на место поленья, дворяне не хотят оставаться помещиками, желают быть пролетариями и довольствуются поденной платой в 60 копеек. За помещиками двинулось к арсеналу именитое купечество. Оно тож желает ради спасения отечества приписаться к пролетариям… И приписывались. Перед праздниками из одной только Москвы приезжали в Брянск целыми вагонами купеческие жены, — чтобы повидаться с мужьями, коих патриотизм побудил вступить в ряды арсенального пролетариата…

И все премудро: пролетарии из дворянства и купечества помогали арсеналу получать преферансы и ассигновки, арсенал помогал этим пролетариям защищать отечество. А когда царя свергли и началась революция, дела пошли еще премудрее: кто-то съездил от имени пролетариата в Петроград, кто-то сумел, пользуясь уступчивостью А. И. Гучкова, выхлопотать новую щедрую ассигновку без указания, для чего она предназначена. И те же пролетарии, располагающие собственными капиталами, землями и домами, сочли долгом «податься в большевики».

Во-первых, они потребовали сокращения рабочих часов и уроков. И обосновывали это требование так: — Теперь по нашей расценке, если работать тихим ходом, придется на брата по 800 рублей в месяц. А если работать полным ходом, то получится на брата в месяц полторы, а то и все 2 тысячи. Это опасно. Это будет замечено. Вызовет, пожалуй, расследование. Нехорошо может быть. Нужен значить, тихий ход. Во имя свободы,  равенства и братства установили в работах тихий ход. А во-вторых, понадобилось, разумеется, немедленно прекратить войну и заключить мир. В этом пункте именитые арсенальные пролетарии самые последовательные ленинцы. И чем именитее, тем более согласны с Лениным.

Сейчас в некоторых кругах Москвы, Тулы, Калуги, Смоленска, Орла, Курска, Чернигова большая тревога: в Брянском арсенале началась проверка и сортировка отсрочников. Добралась таки революция и до арсенала. Но пока слабо добралась. Всего лишь отсрочки проверяют. Их, разумеется, и нужно проверить. Но арсенал такое место,  которое требует всестороннего и досконального обследования.

Абитуриент.

Народное слово. – 1917. –  14 (1) июл. (№23).

«Кутеж гимназистов». Открытка 1910-х гг.

Вне времени и пространства.

Обучение всеобщее, обязательное, бесплатное на всех ступенях… «В изменение подлежащих указаний» декретом Правительства, только что опубликованным, постановлено: 1) ограничения относительно школьных библиотек, отменить, 2) правило, допускающее в школу лишь одобренные центральными ведомствами учебники и учебные руководства, отменить, 3) постановления об обязательстве педагогических комитетов представлять свои заключения о выборе книг, учебных руководств и пособий на утверждение высшего начальства отменить…

Отрадно, хорошо. Есть однако и некоторые сомнения. Прежде всего – учтены ли разными комиссиями, комитетами и совещаниями при министерстве народного просвещения, а равно и самим министерством некоторые погрешности школьного быта.

Первая из них – чрезмерное обременение родительского бюджета учебниками. До сих пор частенько бывало так: в августе педагогический совет указывает ученикам, какие приобретать учебники; в сентябре преподаватели говорят: нет, — эти книжки не годятся, покупайте новые; к ноябрю или декабрю предъявляются новые требования о перемене учебников; в январе или феврале – опять перемена…

Перемены порою обуславливались бескорыстным капризом учителей, не всегда знающих тот предмет, который они преподают, не всегда знающих учебную литературу по этому предмету и не считающих долгом предварительно в начале года проработать программу того, что они обязаны и намерены преподавать… Попался на глаза учебник. Он просмотрел кое-как, наскоро. А когда началось обучение по нем, тогда преподаватель видит и то неладно, и другое нехорошо. Бросьте Малинина – покупайте «четырех разбойников», просмотренных тоже бегло и наскоро. А через месяц оказывается, что и «четырех разбойников» лучше бросить, — покупайте Киселева… Годы должны пройти, прежде чем иной легковесный преподаватель обучится своему предмету и найдет учебники по своему вкусу…

Бывало и хуже… Случались преподаватели, не стесняющиеся входить в сделку с книгопродавцами и получающие от каждой перемены учебников комиссионный процент.

Эти грехи не составляли секрета для чинов центрального ведомства. Писались запреты, издавались циркуляры, наблюдали ревизоры. Но запреты, циркуляры и ревизоры были бессильны пресечь это. Теперь они вовсе отменены. Это очень легко. Для этого достаточно вместо одних циркуляров и постановлений написать другие, — стереть с бумаги «запрещении» и начертать «разрешается». Труднее перевоспитать нравы.

Есть и еще погрешность школьного быта: чрезвычайно высокий процент учителей, слабо подготовленных и уже поэтому склонных действовать подобно анекдотическому гимназисту-третьекласснику, исправлявшему по собственному вдохновению астрономические карты. Целые томы можно бы заполнить анекдотами открытия педагогов в области истории, этнологии, психологии, гигиены, географии, физики и всяких других наук, не исключая математики… <…>

От ограничений, отменяемых только что опубликованным декретом, требовалось освободить народ. Но от них освобождают только преподавателей. А народу не дают гарантий, что его высшие интересы не будут нарушены. И есть достаточные основания бояться, что министерство народного просвещения идет не тем путем, какого требует жизнь. <…>

Народное слово. – 1917. – 11 июл. (28 июн.). (№21).

Доходный дом А. А. Суворина на наб. Мойки в Петрограде, где в 1910-1917 гг. располагалось издательство «Сельский вестнику». Здесь же находилась редакция газеты «Правда».

Предприятие, работающее на оборону.

Из вполне официальных мест прессе сообщено: редакция газеты «Правда» возбудила ходатайство о признании этой газеты предприятием, работающим на оборону. В ответ на это контора газеты «Правда» (№90, 24 июня)  *  заявляет: «никаких ходатайство об отсрочках с ссылками на работу по обороне мы не подавали»… А посему контора «Правды» считает возможным назвать сообщение «Очередной ложью»…

Не знаю, вполне ли понятно читателям «Правды» различие между редакцией и конторой. На заводах и среди солдат, где большевики усиленно распространяют этот листок, демагоги частенько подменяют одни понятия другими, и это во многих случаях помогает им достигать цели. Быть может, и в данном случае подмен понятие собьет кого-либо с толку. Но тем более надо «правдистам» напомнить: если говорят о действиях редакции, то и отвечать должна редакция. Дело же, требующее от нее ответа состоит в следующем:

Сейчас «Правда» печатается в неизвестной читателям типографии (название и адрес последней в газете не указывается). До этого же, так сказать, конспиративного периода она печаталась в правительственной типографии «Сельского Вестника». Сколько известно, еще до революции эта типография отнесена к числу предприятий, работающих на оборону. «Правда» пришла на готовое, захватила в свои руки государственное достояние «явочным порядком». И ни ее редакции, ни ее конторе не было нужды хлопотать об отсрочках по воинской повинности для наборщиков и служащих типографии. Отсрочки могли понадобиться главным образом для сотрудников редакции. <…>

По пути «правдистам» с дезертирами. Почему же им не идти рука об руку и с всеми вообще уклоняющимися от воинской повинности?

Позиция такая занята, что со всякой уголовщиной по дороге – не исключая фальшивомонетчиков и экспроприаторов.

И раз уж позиции такая, что занявшими ее и перемешанными с уголовщиною людям в сущности все равно, как к ним относится общественное мнение, критикой, мнениями, словами с ними ничего не поделаешь. И адресовать слова приходится в другие места, — и прежде всего в те, по милости которых претензия «Правды» до сих пор была скрыта от гласности. Уже хотя бы по одному эпизоду должны же ответственные люди понимать, с кем они имеют дело и до какой степени излишня деликатность в данном случае граничит с попустительством.

А. Петрищев.

Народное слово. – 1917. – 8 июл. (25 июн.). (№19). С. 2.

Третья Всероссийская конференция профессиональных союзов. 20-28 июня 1917 г. (ст.ст.)

Конференция профессиональных союзов о 8-ми часовом рабочем дне.

На только что открывшейся всероссийской конференции профессиональных союзов в первую очередь поставлен вопрос о восьмичасовом рабочем дне. И сразу обнаружилось при этом два течения – отвлеченно-политическое и реально-деловое.

Сторонники отвлеченно-политической точки зрения не скрыли от конференции своих сомнений относительно возможности немедленно декретировать и повсеместно внести восьмичасовой рабочий день. Но – говорили они – «необходимо укрепить в сознании рабочего класса мысль о прочности завоевания 8-часового рабочего дня», а дабы укрепить ту мысль, надо, чтобы правительство немедленно избрало декрет об обязательности восьмичасового рабочего дня «во всех отраслях наемного труда без исключения» и «полном запрете сверхурочных работ».

Члены конференции, призывающие подойти к вопросу деловым образом, указывали, что и с чисто-политической точки зрения такой декрет опасен. «Товарищи, — говорил один из делегатов, — если ввести 8-часовой рабочий день в сельском хозяйстве да еще немедленно, крестьяне отделятся от нас, рабочих, против нас будет и армия». <…>

У восьмичасового рабочего дня много врагов. Их допущенная конференция постановка вопроса, без сомнения, порадует. А те, для кого этот лозунг интернационала действительно дорог, могут быть лишь огорчены.

А. Б. П.

Народное слово. – 1917. – 7 июл. (24 июн.). (№18). С. 1.

Манифестация 18 июня 1917 года в Петрограде.

Бесцельное выступление.

Манифестация 18 июня не удалась. В ней было очень много знамен и мало людей. Было много знамен с крепкими, забористыми, большевистскими надписями. Пожалуй, они преобладали. Но это те помешало общему впечатлению ненужности, жалкости и скуки. И в толпе, стоявшей на тротуарах, естественно сложился вывод:

— Совсем не то, что в марте, когда были похороны жертв революции… Совсем не то, что 1 мая…

Некоторое объяснение, почему не то, давали толпе шныряющие в ней субъекты, лихорадочной наружности:

— Сегодня противоправительственная манифестация, — говорили они.— Сегодня день большевиков. Сегодня не допускаются умеренные знамена. Сегодня они— подлог. Умеренная правительственная манифестация будет после…

А потому «долой умеренные знамена»… Один такой субъект, при виде флага с надписью: «Да здравствует Временное Правительство», стал было кричать «долой». Это происходило возле Публичной библиотеки, как раз на повороте с Невского на Садовую. Но здесь «долой» успеха не имело… Кое-где однако, успех достигнут. Несколько знамен, с неприятными большевикам надписями было разорвано в центре города. На окраинах, быть может, этот маневр оказался более действительным. И, может быть, правы люди из толпы, говорившие:

—          Большевики не пустили умных людей, а сами моря не зажгли.

Быть может. Но, разумеется, не только поэтому, в манифестации 18 июня почти преобладали большевистские надписи. И не только поэтому манифестация ознаменовалась скорее провалом, чем успехом. Суть не столько в маневрах большевизма, сколько в отсутствии понятной и резонной цели. Вожаки призвали к манифестации. Вожаки организовали ее. Но для чего? Были брошены слова: для устрашения контрреволюции. Но где эта самая контрреволющя? В каком смысле ее понимать? Были брошены другие слова «долой Правительство», а если не все правительство, то «десять министров-капиталистов». Но даже имена этих десяти «капиталистов» были секретом. Тем более осталось неизвестным, за что собственно их долой. Были другие слова: поддержать правительство, выразить солидарность с советами р[абочих] и с[олдтатских] депутатов. Но чем вызвана необходимость, именно 18 июня, заявить о поддержке или выразить солидарность, — так и осталось необъясненным. Слова оказались противоречивыми И масса, которая могла бы участвовать в манифестации – предпочла остаться зрителем, либо просто отдохнуть, пользуясь воскресным днем, а не тащиться по жаре за 6-7 верст неизвестно для какой надобности.

Вожаки наготовили много знамен. Но людей, считающих нужным сознательно идти за этими знаменами, нашлось немного <…>

Народное слово. – 1917. – 3 июл. (20 июн.). (№14). С. 1.