Письмо в Англию.
Милый Джон!
На берегах родной нам Темзы не совсем верно понимают и оценивают происходящие теперь в России события. Ты пишешь, что читал в русских газетах о «митинговой починке паровозов», о «словесных дельцах» и о многом другом, удивляющем мир… Ты говоришь, что понимаешь это так: митинговой починкой паровозов называется, очевидно, ремонт паровозов в то время, когда рабочие, не имея свободного часа для устройства митинга, продолжают работу в момент произнесения речей, а потому их в называют «словесными дельцами». Дорогой мой, ты ошибаешься… Я, живущий теперь в городе, напоминающем породу промышленности Манчестер (по внешнему виду – убожество, по грязи — сибирское болото, а не Манчестер), наблюдаю жизнь, к сожалению, многого не понимаю… Здесь все объясняется очень кратко и просто: «Свобода». Но, дорогой мой, ведь, у нас, на берегах Темзы, тоже есть кое-какая свобода, только ничего, подобного тому, что здесь, никогда не встретишь.
Я бывал здесь на митингах. Теперь не хожу, а почему — речь ниже. Но из того, что видел и слышал, могу кое-что рассказать.
На митинге было шумно…
Вышел оратор, говорят, из союза (наподобие наших трех-юнионов) и заговорил, и заговорил…
— Дело в том, товарищи… Я не согласен на какие компромиссы с буржуями…
У нас, в Англии, конечно, никогда не говорят того, чего не понимают, а здесь таких ораторов множество. У нас их, ораторов, не понимающих произносимых ими слов, никто не стал бы слушать, а здесь толпы слушающих.
Джентльмен, стоящий рядом со мною, здесь персона грата, заседает во всех комитетах и советах, состоит членом комиссариата, — чтобы рассеять мое недоумение, сказал:
— Трагизм положения в том, что оратор — настоящий революционер, но неграмотен… А рабочие ему верят и идут за ним… У продовольственной управы не раз уже собиралась тысячная толпа с криком о хлебе, с кулаками в воздухе… Оратор всегда стол во главе и предводительствовал…
Был я еще раз на митинге.
Выступал кадетский (партия такая) оратор… Говорил он, как здесь выражаются джентльмены, красиво… В заключение он сказал:
— Вы видели, кто довел страну до развала, до анархии, до позора… Подумайте, этих ли людей нужно посылать в Учредительное Собрание, других ли…
Не успел он окончить речи, как мячиком вылетел оппонент, говорят, ветеринар с конского завода или конского запаса, в пошел нести отсебятину. Кто то из публики заметил, что предыдущий оратор «ничего подобного не говорил». Тогда оппонент процитировал русскую пословицу: «Не любо — не слушай, а врать — не мешай». И публика долго и громко аплодировала.
Второй оппонент, краса и гордость здешних советов, с трубным голосом, с внушительными жестами, кричал, ударяя себя в грудь, что-то малопонятное, а затем подбежал к оратору-кадету, сидевшему смирнехонько, в начал размахивать кулачищем перед его носом, а затем, почти в истерике, кричал: «Арестовать! Арестовать!»
Публика встала с мест, многие направились к выходу…
Вышел и я, мысленно решив никогда больше не ходить на митинги…
У русских, дорогой мой Джон, митинг не митинг, если кого-либо не арестуют, не проведут по улице в толчки…
Объяснение всему краткое и простое:
— Свобода!
Я много размышлял о русских ораторах и не раз выслушивал мнения о них. Теперь старые вожди, все те деятели, которые десятки лет боролась за свободу, несли свет в самые темные дебри русской жизни, отодвинуты, зачислены в презренные буржуа, оплеваны ораторами новейшей формации. А кто же они, эти ораторы? Прежде, когда требовалось гражданское мужество для выступлений на арену политической борьбы, требовалось самопожертвование, эти новейшие ораторы таились где-нибудь на безопасных, теплых, спокойных местах. Но теперь, когда свобода завоевана, они выползли из своих щелей сотнями, тысячами… они первые извратили понятие о свободе, о правах и обязанностях, и, побуждаемые тщеславием, мелочной злобой, местью, присущими закоснелым рабам, поли в уровень с толпой, дав волю низким инстинктам… В темной массе, запутавшейся в партийных программах, не знающей, кого слушать, кому верить, за кем идти, они имеют успех… И они, именно они, ведут толпу на погромы, на грабежи, на уничтожение великих исторических и культурных ценностей… Толпа идет за ними, ибо никто другой, а только они обещают ей все, не имея ничего; а не будучи в состоянии дать, если не бесчинствовать, не громить… И в этом, мой дорогой, весь ужас и позор великой русской революции, самобытной русской свободы…
Есть у меня еще одно неприятное воспоминание… Это было в первые дни русской свободы… Я шел в толпе, манифестировавшей с красными знаменами… Вдруг ко мне подскочили два джентльмена и начали что-то кричать и размахивать руками около моего, лица… Я опешил и едва понял, что джентльмены разгневаны на отсутствие у меня на груди банта из красной ленты… Я думал, что меня побьют, и у меня не было чувства трусости, страха, не было чувство гадливости к их неджентльменскому поступку…
Трудно, милый Джон, теперь жить в России русским джентльменам, а нам, иностранцам, тоже приходится плохо, хотя мы и состоим под покровительством наших консулов.
Но здесь ожидают Учредительного Собрания и наступления новой эры в свободной России.
Да, мой дорогой, эта страна не даром названа сказочной страной.
Мистер Бритт.