Ночь прошла попокойнее. В Тарнополе – паника. Идет спешная переброска частей нашего района в 11-ю армию. Ночью слышна была музыка – скверный симптом! Солдатики нашей столовой спрашивают меня: «Куда войска отступают?» Я для подбодрения их ответил, скрепя сердце, что-де разве это отступление? Это-де идет переброска!
Прилагаю приказ по корпусу (секретно-спешно) от [8] июля № 201, полный глубоко скрываемого трагизма! До сих пор в недоумении, кто же нас теперь здесь защищает? Ведь воины наши, судя по своему настроению и усмотрению, прямо бросают окопы и отходят!
Принимаю меры к скорейшему моему эвакуированию. Видно, что я здорово осунулся, так к[а] к все на это обращают мое внимание.
Вчера вечером нек[ото] рые видели великолепное зрелище, как французский аэроплан в единоборстве с немецким, бросивши бомбу, зажег его, и он, объятый пламенем, летел стремглав вниз.
Посмотрел на небольшую кучку пленных немцев; выглядят молодцами!
Общий отчаянный крик офицерства: ничего не хочется делать, так все скверно в переживаемой действительности.
Получено потрясающее сенсационное известие, что Ленин с К° оказались несомненными агентами Германии! Сплошной кошмар!
Начинаю потихоньку укладываться, ожидая с минуты на минуту, что придется утекать. Все мы в положении беспомощных приговоренных к закланию баранов… Как-то я доберусь до дому? Ведь теперь жить отвратительно! Неужели до последнего издыхания мне придется все еще себя чувствовать в положении какого-то несчастного пассажира?!
Изводят меня частые и нахальные налеты на нас неприятельских аэропланов.
Почта сегодня не получилась. Очевидно, в тылу затор. «Победоносное наступление нашей самоотверженной революционной армии» сулит нам еще большие беды.
А ведь сегодня день Казанской Божьей Матери! Сердце тянется жадными воспоминаниями и мечтами к родным палестинам. <…>