#ФевральвПетрограде

Царскосельский госпиталь. Фото 1914-1916 гг.

Столько впечатлений, что вчера не в силах была взяться за перо. Об отречении узнала только 4-го утром, в Петрограде расклеено было 3-го вечером. Никогда не забуду этой минуты. Сыплется сплошной крупный снег, холодно, навстречу попался мастеровой, в руках листок «Известий». Попросила прочесть. Кругом толпа и пришлось читать не наедине роковые слова; отрекался за себя и за сына. Пять дней, и не стало монархии. Росчерк пера — и вековой уклад рухнул. Кругом тишина. Всех жуть охватила. Россия — и без Царя.

В лазарете гробовая тишина. Все потрясены, подавлены. Вера Игнатьевна рыдала, как дитя беспомощное. Ждали ведь конституционной монархии, и вдруг престол передан народу, впереди — республика. Вчера вышли все газеты, жадно читала все от доски до доски. Правительство выбрано идеальное, но деморализация армии — выборы солдатами начальства, выборы депутатов от врачей и санитаров — и становится опять жутко за наше будущее. Расшатанная дисциплина армии —  ведь это государственная смерть страны. Умирать идейно идут горсти, а массу гонит вперед железная организация, дисциплина. Неужели и с этим бичом новое правительство не справится и допустит агитационную заразу на фронте?

Чеботарева В. В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915 — 5 января 1918. / Новый журнал. Кн. 181, 182. Нью-Йорк, 1990

Балтийский вокзал в Петрограде. Фото 1913-1914 гг.

В 11 ч. Дж<онсон> и я поехали на Балт<ийский> вокзал, нас сопровождали двое офицеров, а в другом моторе ехали двое юнкеров с винтовками. По дороге к нам присоединился Юзефович. Вокзал был переполнен ниж<ними> чин<ами>, всюду были пулеметы и ящики с патронами. Мы поехали с экстренным поездом, — со мною ехали Юзефович и Дж<онсон>. У вагона находилась рота, с кот<орой> я здоровался, а при уходе поезда собравшаяся толпа меня приветствовала. Около 1½  мы приехали в Гатчину. Я вздохнул с облегчением, когда, наконец, приехал домой. [Великий князь] Георгий М<ихайлович> живет у нас уже со вторника (он прибыл с фронта и решил остаться пока здесь). К завтраку пришли также адъютанты Георгия — кн. Эристов и [К. Д.] Нарышкин, живут они в вагоне на Варш<авском> вок<зале>. Днем и вообще весь день мы оставались дома и все время разговаривали, тем было много. К обеду Эристов и Нарышкин опять пришли. Погода была днем солнечная, ут<ром> вьюга, около 7°.

Порядок постепенно устанавливается.

Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 398-399

Великий Князь Михаил Александрович и графиня Н.С. Брасова. Париж 1913 г.

Дорогая Наташа,

Только два слова. Благодарю тебя за письмо. Надеюсь выехать сегодня ночью или завтра утром. Страшно занят и крайне утомлен. Много интересного расскажу.

Нежно тебя целую.

Весь твой Миша.

Ольга П., Алеша и Дж<онсон> шлют тебе сердечный привет и очень много о тебе думают.

Немного задержи мужа М. До моего возвращения, шлю ему привет. Обнимаю тебя и крещу много раз.

Письмо Великого князя Михаила Александровича – Н. С. Брасовой от 3 марта 1917 г. / Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 499.

Митинг на Якорной площади в Кронштадте. Март 1917 г.

На пятый день по улицам Петрограда непрерывно тянулись демонстрации с красными знаменами и пением революционных песен. Все были украшены красными бантами. На всех лицах — ликование. Только несколько странно: вместе с голодными рабочими, работницами и студентами с красными бантами идут упитанные, разжиревшие буржуи и тоже поют: «Долго в цепях нас держали, долго нас голод томил»… Бедные! Где же это они изголодались, истомились? Впрочем, некогда в этом разбираться…

Вечером уезжаю в Гельсингфорс. В этом же поезде едет делегация во главе со Скобелевым. По дороге масса всевозможных рассказов, разговоров. Рассказывают, как Вирена в Кронштадте выводили на Соборную площадь и ставили под винтовку. Стронский стоял под винтовкой с полной выкладкой; в Гельсингфорсе, прямо к пристани, было прислано несколько распечатанных вагонов водки и спирта, но матросы пить не стали, а все уничтожили. Командир бригады, бывший командир броненосца «Император Павел I», стоя на коленях, просил отпустить его и обещал раздать все из буфета и выдавать на обед двойную порцию… Когда началось восстание и корабли уже были в руках матросов, новый командир броненосца «Император Павел I» капитан Дмитриев 5-й попросил вывести его на верхнюю палубу посмотреть, что творится на белом свете. Увидев везде красные огни, перекрестился и со слезами на глазах сказал: «Так и нужно». Торжественнее всего было избрание нового командующего флотом — адмирала Максимова.

Как из рога изобилия, лились все новые и новые рассказы. Несмотря на сильную усталость, спать не хотелось. С трепетом высчитывали минуты, когда прибудем в Гельсингфорс, на месте больше увидишь и узнаешь.

Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. М., 1958

Утром получил ответное письмо от [М.В.]Родзянко. Нас не беспокоили за день. Езда на автом<обилях> продолжалась, стрельба прекратилась, солдаты заполняли все улицы, не обращая никакого внимания на офицеров, — вообще должен прибавить, что все последние дни царила полная анархия. Юзефович приехал из Царского [Села] около 5 ч., также заехали и Капнисты. Был веч<ером> [великий князь] Николай М<ихайлович>, кот<орый> носит исключительно штатское, а вместо сапог калоши, кн. [О.П.Путятина] заметила, что калоши, вероятно, надеты на голую ногу.

Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 398

Временный комитет Государственной Думы. Март 1917 года.

Утром обходили квартиры дома Преоб<раженцы>, к нам не вошли, кн. [О.П.Путятина] очень волновалась. В 12½  пришла и депутация в числе нескольких офицеров и присяжного поверенного [Н.Н.]Иванова. Они просили меня подписаться под проектом  манифеста , где уже были подписи [великих князей] д<яди> П<авла> [Александровича] и К<ирилла> [Владимировича]. В манифесте этом Гос<ударь> даровал полную конституцию. Днем были Воронцовы[-Дашковы] и [Н.А] Врангель. Вечером был Клопов, кот<орый> пробыл до 3½  ночи. Я написал письмо [М.В.] Родзянко. На улицах продолжалась, как вчера, та же езда на автом<обилях>, стрельба. Преобр<аженцы> проходили с музыкой. Слышали о нескольких убийствах по соседству, совершенных солдатами, между прочим, гр<афа> Штакельберга. Ники должен был приехать сегодня из Ставки, но не приехал, и неизвестно было, где находится поезд, по слухам говорили, что поезд в Бологом. Вся власть сосредоточилась в руках временного комитета, кот<орому> очень тяжело, ввиду сильного давления на него со стороны  союза  рабочих и солдатских депутатов. Родзянко должен был ко мне приехать, но не мог этого исполнить. Алеша пришел около 2 ч. и остался на ночь. Веч<ером> пришел [великий князь] Н<иколай> М<ихаилович>.

Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 397-398

На следующий день, в 11 часов, стали подходить к Таврическому полк за полком с красными знаменами, с криками «ура». Они дают клятву наскоро избранному правительству, даже не зная, кто избран и что это за правительство. Милюков и Родзянко  встречают солдат приветственными речами. Тут же идет торг: кого посадить на престол? На улицах толпятся люди, жестикулируют руками, горячо спорят между собой. Везде в среде спорщиков вы услышите одно и то же. Одни кричат: «Надо требовать на престол Михаила», другие хотят президентом Родзянко и передачу власти думе. Кое-где раздаются слабенькие голоса: «Власть передать Петроградскому Совету, а потом разберемся — кому».

Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. М., 1958

Тавричевский дворец в дни Февральской революции.

Тавричевский дворец в дни Февральской революции.

Тавричевский дворец в дни Февральской революции.

Далеко за полночь, после освобождения Тучкова моста от жандармов, с поручениями от Выборгской стороны еду в Таврический: там, говорят, главный штаб, еду связаться, доставить донесения и получить указания. Но увы! В Таврическом полная неразбериха. К утру, уже выбившись из сил, мертвецки уснул на перевязочном пункте Выборгской стороны. Проснулся около 12 часов. Возле дома шла усиленная трескотня. Засевшие на чердаке полицейские и один священник отстреливались из пулемета и винтовки.

Остаток дня ушел на борьбу с полицейскими засадами. Многие полицейские засели на колокольнях церквей и оттуда расстреливали восставших рабочих из пулеметов. Вечер и ночь были богаты разнообразными впечатлениями: во многих местах Петрограда красные огненные языки уничтожили документы полицейских участков и сыскных отделений. В Таврический ежеминутно тащили жандармов, полицейских, попов, сопротивлявшихся офицеров. Из уст в уста передавалась весть об аресте Протопопова и Штюрмера.

Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. М., 1958

Зал заседаний Государственной Думы

Вернувшись в Екатерининский зал, я обратился с речью к заполнившей здание Думы толпе. У этих людей, пришедших сюда из всех районов города, не было ни малейших сомнений в том, что революция совершилась. Они хотели знать, как мы собираемся поступить со сторонниками царского режима, и требовали для них сурового наказания. Я объяснил, что самых опасных из них возьмут под стражу, однако толпа ни при каких условиях не должна брать в свои руки осуществление закона. Я потребовал не допускать кровопролития. На вопрос, кто будет арестован первым, я ответил, что им должен стать бывший министр юстиции, председатель Государственного совета Щегловитов. Я распорядился, чтобы его доставили непосредственно ко мне. Выяснилось, что некоторые из солдат Преображенского и Волынского полков по своей инициативе отправились арестовывать Протопопова, но тому удалось бежать. Однако в 4 часа пополудни я получил сообщение, что Щегловитов арестован и доставлен в Думу. Депутаты были этим крайне обескуражены, а умеренные призвали Родзянко освободить Щегловитова, поскольку как председатель законодательного органа он пользовался личной неприкосновенностью.

Я отправился к Щегловитову и обнаружил, что, окруженный толпой, он взят под стражу наспех созданной охраной. Там же я увидел Родзянко и нескольких других депутатов. На моих глазах Родзянко, дружески поздоровавшись с ним, пригласил его как «гостя» в свой кабинет. Я быстро встал между ними и сказал Родзянко: «Нет, Щегловитов не гость, и я не допущу его освобождения».

Повернувшись к Щегловитову, я спросил:

– Вы Иван Григорьевич Щегловитов?

– Да.

– Прошу вас следовать за мной. Вы арестованы. Ваша безопасность гарантируется.

Все отпрянули. Родзянко и его друзья в растерянности вернулись в свои кабинеты, а я отвел арестованного в министерские апартаменты, известные под названием «Правительственный павильон».

Это был отдельный флигель, состоявший из нескольких комфортабельных комнат, соединенный полукруглой галереей с главным залом Думы. В этих комнатах располагались министры, когда приезжали выступать в Думе. Поскольку павильон как таковой не считался помещением собственно Думы, то он находился под юрисдикцией правительства. Его обслуживал свой штат слуг, и депутатам не разрешалось входить туда без особого разрешения. Используя эти комнаты как место временного заключения, мы избежали, таким образом, превращения в тюремные камеры помещения самой Думы, а государственные чиновники получили возможность содержаться под стражей в своих собственных апартаментах.

Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. М., 1993. С. 138.

Перестрелка на набережной реки Мойки в Петрограде.

Встали поздно. В 2 ч. Дж<онсон> и я поехали с экстренным [поездом] в Петроград. В вагоне завтракали. Я поехал прямо к [великой княгине] Ксении [Александровне]; с нею в Петропавловский собор на панихиду, — кроме нас никого не было. Потом мы вернулись к ней. В 3½  я поехал к кн. [О.П.]Путятиной, где были Дж<онсон> и М-me [М.Г.]Донич. Мы там пили чай, затем Дж<онсон> и я поехали на вокзал и в 4,25 поехали в Гатчину. По приезде домой приехал [Н.Н.]Донич и сидел до 7 ч. До обеда я делал гимнастику. Вечером пришел Крестьянов и сидел до 12 ч. Погода была солнечная, около 5 гр<адусов>, на солнце таяло.

Беспорядки в Петрограде усилились, на Суворовском прос<пекте> и Знаменской убитых было около 200 чел.

Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 396.

В 10ч. поехали в Петроград. Я принимал в Управлении до 1¼, затем завтракали у Алеши. Днем Наташа поехала по делам, а я принял [Н.А.] Врангеля, затем Клопова, затем Юзефовича. После чая стригся, потом играл на гитаре с Доменичи, только очень недолго. В 7 ч. мы все поехали обедать к Капнистам, где были Ольга П<авловна> [Путятина] и кн. Урусов. В 8½ Н<аташа>, О<льга> П<авловна> и Дж<онсон> поехали в Мих<айловский> театр, а Алеша и я в 9½ поехали к нему на квартиру, где мы занимались до 12 ч. Затем с Наташей и Дж<онсоном> я поехал на вокзал и в Гатчину, — мисс Ним с нами также ехала. Погода была пасмурная, около 5 гр<адусов>.

Сегодня были беспорядки на Невском пр<оспекте>. Ходили рабочие с красными флагами, бросали в полицию ручные гранаты и бутылки, войскам пришлось стрелять. Главная причина беспорядков — отсутствие муки.

Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 395-396.