#аресты

И. Г. Щегловитов в рабочем кабинете. 1911 г.

Через несколько дней в камеру ко мне приходит вольноопределяющийся. Представляется: – Я член совета солдат крепости. Господин Щ<егловитов> обратился к нам с просьбой разрешить ему повидаться с Вами. И ехидно ухмыляясь, предлагает – если Вы, товарищ, хотите его видеть, мы ничего против не имеем.

– Отчего же. У меня свободного времени сейчас достаточно.

– Он просит, не можете ли принять его сейчас, в 4 часа.

– Нет, сегодня не могу. Но завтра в 4 часа могу его видеть.

Большая сводчатая мрачная камера крепости № 42. Привинченная к каменному полу железная кровать и стол. В углу параша. Под потолком небольшое окно. Все убранство, кроме обитой железом с «глазком» двери. Сидим оба на моей кровати. Бывшие когда-то враги. Теперешние товарищи. По крайней мере по тюрьме.

Бывший всемогущий министр царского правительства Российской империи, несомненно большой государственный человек, по-своему любящий родину, тонет внутренне, надо хвататься за соломинку. <…>

Хазан В. Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919). М.; Иерусалим, 2008

Надзиратель в коридоре тюрьмы Трубецкого бастиона. 1918

Иван (Григор? Гаврилов?  *  ) Щегловитов. Знал о нем, как всякий, умевший читать, в России. Узнал его в Петропавловской крепости. Когда был, как и он, арестован у большевистского правительства конца <1>917-го – начала <1>918-го годов.

Нелегко вообще сидеть в одиночном тюремном заключении при самых крепких нервах и «нормальных» условиях. Сидеть в тюрьме революционеру у революционеров во время революции – утомляющий нервы абсурд по существу своему.

Однажды в сырой осенний вечер тяжело стало на душе. Почти невыносимо. Позвонил дежурному солдату принести что-то и попросил оставить открытой дверь в коридор, покуда вернется. Вышел в коридор. Там сидели Щегловитов и Сухомлинов, которых знал по портретам. Подходит Щ<егловитов>.

– Вы г. Рут<енберг>?

– Да.

– Разрешите представиться. Я Щегловитов.

Раскланиваюсь. – Пожалуйста.

– Это генерал Сухомлинов.

Раскланиваюсь.

Щегл<овитов> говорит:

– Хотел спросить Ваше мнение о происходящем сейчас в России.

Молчу. Жду.

– Не думаете ли Вы, что во всем происходящем есть большая доля мести и злорадства<?>

– Вы хотите сказать, что евреи, участвующие в теперешнем правит<ельстве>, сознательно или бессознательно мстят за специфические преследования евреев как таковых?

Молчит.

– Вы ошибаетесь. Я тоже еврей и сижу здесь с Вами. Ленин и Луначарский дворяне и ответственны за жестокость и ненависть России не меньше евреев – Троцкого и Зиновьева. Разрушительные элементы России и среди евреев и среди неевреев и созданы не евреями, а бывшим вашим правительством.

– Но не думаете ли Вы…

Появился солдат. Надо было идти по камерам.

Хазан В. Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919). М.; Иерусалим, 2008

Военный министр Керенский со своими помощниками. Слева направо: полковник В. Л. Барановский, генерал-майор Якубович, Б. В. Савинков, А. Ф. Керенский и полковник Туманов. Август 1917 г.

Утром читал. Днем Наташа и я разбирали старые письма. После чая мы прошлись по саду с Шлейферами, Дж<онсоном> и мисс Ним. Вечером читали, играли на бильярде. Погода была дождливая до 12 ч., 13°, пасмурно было весь день.

Караул, кот<орый> нас охраняет со вчерашнего дня, состоит из 60-70 чел,, часовые расставлены по наружной дорожке сада и по другой стороне забора. Только что прочли в «Вечернем Времени» о нашем аресте, — арестован также и д<ядя> Павел [Александрович] в Царском [Селе]. Вчера при аресте мне была представлена бумага следующего содержания:

«Главнокомандующему Войсками Петрог<радского> Воен<ного> Округа.

На основании п. 1-го постановления Временного Правительства от 2-го сего августа   *   о предоставлении исключительных полномочий министрам Военному и Внутренних Дел по взаимному их соглашению, приказываю Вам с получением сего задержать быв<шего> вел. кн. Михаила Александровича как лицо, деятельность которого представляется особо угрожающей обороне Государства, внутренней безопасности и завоеванной Революцией свободе, причем такового надлежит содержать под строжайшим домашним арестом, с приставлением караула, коему будет объявлена особая инструкция.

Настоящий приказ объявить быв. вел. кн. Михаилу Александровичу и содержать его под арестом впредь до особого распоряжения.

Управ<ляющий> Воен<ным> мин<истерством> (Савинков).

21.VIII. № 580. Петроград».  * 

Великий князь Михаил Александрович. Дневник и переписка Великого князя Михаила Александровича. 1915-1918. М., 2012. С. 453

Посещение императором Николаем II и сопровождающими его лицами Брянского завода в Бежице. 1915 г. Директор Брянского завода Б. И. Буховцев на первом плане справа. РГАКФД.

Директор Буховцев.

По настоянию некоторых цехов с бывшего директора Брянского завода была взята подписка о невыезде из Бежицы. В настоящее время судебный следователь орловского окружного суда 3-го участка Брянского уезда подписку о невыезде отменил. Буховцев уехал в Петроград и уже получил три предложения занять место директора: одна на Урале и 2 от предприятий, основанных в России отличными.

Орловский вестник. – 1917. – 9 авг. (27 июл.) (№165).

Владимир Антонов-Овсеенко. © РИА Новости / Павел Жуков

Надежды не совсем оправдались: 23 (10) июля из Гельсингфорса доставили и Антонова-Овсеенко. В «Крестах» он занял «квартиру» по соседству со мной.

Вскоре привезли в Петропавловскую крепость командующего Балтийским флотом адмирала Вердеревского, как невыполнившего провокационный приказ Временного правительства о потоплении судов и разгласившего «тайну» распоряжений. Заключение Вердеревского в Петропавловскую крепость послужило для него этапом к повышению и назначению впоследствии «калифом на час» — последним морским министром Временного правительства.

Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. М., 1958

Посещение императором Николаем II и сопровождающими его лицами Брянского завода в Бежице. 1915 г. Директор Брянского завода Б. И. Буховцев на первом плане справа. РГАКФД.

Директор Буховцев.

Директор брянского завода Буховцев, оставляя свою должность, приехал сдать имущество и дела своему заместителю.

В это время по мастерским рабочие стали говорить о необходимости арестовать Буховцева; говорилось здесь очень многое, но все эти разговоры не влились в форму каких-либо конкретных обвинений, изложенных на бумаге.

Группа рабочих стала требовать ареста Буховцева. В исполнительном комитете то и дело раздавались телефонные звонки из разных мастерских с вопросами, арестовали ли уже Буховцева.

Исполнительный комитет взял от Буховцева подписку о невыезде его из заводского поселка.

Орловский вестник. – 1917. – 5 июл. (22 июн.). (№136).

На Мальцовских заводах.

Рабочие Мальцовских заводов на днях арестовали заводскую администрацию с главноуправляющим г. Шестаковым во главе, предъявив требования о передаче предприятия в руки рабочих.

Признавая такое явление ненормальным, исполнительный комитет Госуд[арственной] Думы командировал на заводы для улаж[ива]ния возникших недоразумений своего члена, депутата от орловской губ[ернии] В. А. Потулова.

Орловский вестник. – 1917. – 3 май (20 апр.) №85. С. 3.

На фото: Депутат от Орловской губернии В. А. Потулов

Пасхальная открытка. Худ. Б. Зворыкин. 1910-е гг.

Хочется подвести итоги этих недель. Вырезками из газет характеризуется все яркое и интересное, тревожное. Буду заносить сюда лишь личные впечатления. О Заключенных знаем мало, хотя редкие письма приходят. Два получила Варвара Афанасьевна от Татьяны, также и Рита. В первом Татьяночка писала: «Слышала, что лазарет переведен в новое помещение. Постараемся, чтобы заказанная посуда была вам доставлена (исполнено вчера). Пришлите наши вещи. Письмо будет, вероятно, вскрыто здешней цензурой».

Отправили их халатики, альбомы, аппарат и образ из столовой, купленный всеми нами — последний привет из лазарета. В свое время выбрал Шах Багов. Вчера опять писала Татьяна: «Дорогая Варвара Афанасьевна, посылаем вещи, рубашки, подушки, кое-какие книги. Скажите Биби душке, что любим ее и крепко целуем. Что поделывают Митя и Володя? Что Валентина Ивановна и Гриша?»

Вечером принесли открытку на мое имя: «Христос Воскресе! Трижды целуем милую Валентину Ивановну. Сестры Александра, Ольга, Татьяна.» Вера Игнатьевна [Гедройц] находит, что нельзя каждой отвечать, чтобы не создать впечатление «партии». Рита за всех пусть ответит. Комендант говорит, что можно писать. Права ли Вера Игнатьевна? Неужели в такой великий праздник нельзя обменяться христианским приветом? У Ольги ангина, температура 39.9°. Алексей Николаевич лежит, ушиб руку, опять кровоизлияние. Мать все время при детях, отец, видимо, отделен, видится [с ними] изредка. Рассказывали, что когда приезжал Керенский, Алексей Николаевич вышел и на вопрос: «Все ли имеется, что необходимо?», ответил: «Да, только мне скучно, я так люблю солдатиков». — «А вон сколько их кругом и в саду». — «Нет, эти не такие, эти на фронт не пойдут, я тех люблю». За достоверность не ручаюсь.

Варвара Афанасьевна сама не может писать. Сергей Николаевич [Вильчковский] арестован по обвинению в близости к Александре Федоровне и в намерении «бежать в Швецию». При допросе очень интересовались отношением к министрам, к Григорию, к Вырубовой. Спрашивали, каким хирургом считает Веру Игнатьевну. Ответил: «Поручил ей оперировать свою жену, если вам это что-нибудь говорит».

Чеботарева В. В Дворцовом лазарете в Царском Селе. Дневник: 14 июля 1915 — 5 января 1918. / Новый журнал. Кн. 181, 182. Нью-Йорк, 1990

Карикатура «Бывшие» Новый Сатирикон, 1917, №11, 30 (17) марта.

Карикатура «Бывшие». Рис. В. Лебедева. (в центре И. Г. Щегловитов)
Новый Сатирикон, 1917, №11, 30 (17) марта

Брянская городская дума. Фото начала XX в. Источник: группа ВК «Брянск глазами разных поколений»

Образовавшийся Комитет Общественной Безопасности привлек в свой состав представителей от всех общественных организаций. Основное ядро его составляли Полянский, Дементьев, Кульков, Адельгейм, Белинский Ив. Ив. Толбин, Ненашев, Войтинский и др., в общем до 30 чел.

Первым шагом Комитета Общественной Безопасности была организация милиции. Город разбит на участки, каждый из них имел своего комиссара.

В тот же день были переарестованы все жандармы и выпущены из тюрем как политические, так и административные, которых было там особенно много. […]

К вечеру того же дня, опять-таки как-то стихийно, собрался митинг в здании городской думы. На нем начальник Гарнизона Силицкий и три подполковника дали присягу на верность революции. На этом митинге им была высказана мысль, что не следует распространять агитацию и на армию. Войско-де должно быть аполитично и т. п. в этом духе.

Брянский рабочий. – 1927 – 12 март. С. 2

Тавричевский дворец в дни Февральской революции.

Тавричевский дворец в дни Февральской революции.

Тавричевский дворец в дни Февральской революции.

Далеко за полночь, после освобождения Тучкова моста от жандармов, с поручениями от Выборгской стороны еду в Таврический: там, говорят, главный штаб, еду связаться, доставить донесения и получить указания. Но увы! В Таврическом полная неразбериха. К утру, уже выбившись из сил, мертвецки уснул на перевязочном пункте Выборгской стороны. Проснулся около 12 часов. Возле дома шла усиленная трескотня. Засевшие на чердаке полицейские и один священник отстреливались из пулемета и винтовки.

Остаток дня ушел на борьбу с полицейскими засадами. Многие полицейские засели на колокольнях церквей и оттуда расстреливали восставших рабочих из пулеметов. Вечер и ночь были богаты разнообразными впечатлениями: во многих местах Петрограда красные огненные языки уничтожили документы полицейских участков и сыскных отделений. В Таврический ежеминутно тащили жандармов, полицейских, попов, сопротивлявшихся офицеров. Из уст в уста передавалась весть об аресте Протопопова и Штюрмера.

Дыбенко П. Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. М., 1958

Зал заседаний Государственной Думы

Вернувшись в Екатерининский зал, я обратился с речью к заполнившей здание Думы толпе. У этих людей, пришедших сюда из всех районов города, не было ни малейших сомнений в том, что революция совершилась. Они хотели знать, как мы собираемся поступить со сторонниками царского режима, и требовали для них сурового наказания. Я объяснил, что самых опасных из них возьмут под стражу, однако толпа ни при каких условиях не должна брать в свои руки осуществление закона. Я потребовал не допускать кровопролития. На вопрос, кто будет арестован первым, я ответил, что им должен стать бывший министр юстиции, председатель Государственного совета Щегловитов. Я распорядился, чтобы его доставили непосредственно ко мне. Выяснилось, что некоторые из солдат Преображенского и Волынского полков по своей инициативе отправились арестовывать Протопопова, но тому удалось бежать. Однако в 4 часа пополудни я получил сообщение, что Щегловитов арестован и доставлен в Думу. Депутаты были этим крайне обескуражены, а умеренные призвали Родзянко освободить Щегловитова, поскольку как председатель законодательного органа он пользовался личной неприкосновенностью.

Я отправился к Щегловитову и обнаружил, что, окруженный толпой, он взят под стражу наспех созданной охраной. Там же я увидел Родзянко и нескольких других депутатов. На моих глазах Родзянко, дружески поздоровавшись с ним, пригласил его как «гостя» в свой кабинет. Я быстро встал между ними и сказал Родзянко: «Нет, Щегловитов не гость, и я не допущу его освобождения».

Повернувшись к Щегловитову, я спросил:

– Вы Иван Григорьевич Щегловитов?

– Да.

– Прошу вас следовать за мной. Вы арестованы. Ваша безопасность гарантируется.

Все отпрянули. Родзянко и его друзья в растерянности вернулись в свои кабинеты, а я отвел арестованного в министерские апартаменты, известные под названием «Правительственный павильон».

Это был отдельный флигель, состоявший из нескольких комфортабельных комнат, соединенный полукруглой галереей с главным залом Думы. В этих комнатах располагались министры, когда приезжали выступать в Думе. Поскольку павильон как таковой не считался помещением собственно Думы, то он находился под юрисдикцией правительства. Его обслуживал свой штат слуг, и депутатам не разрешалось входить туда без особого разрешения. Используя эти комнаты как место временного заключения, мы избежали, таким образом, превращения в тюремные камеры помещения самой Думы, а государственные чиновники получили возможность содержаться под стражей в своих собственных апартаментах.

Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. М., 1993. С. 138.