Павел Борисович Аксельрод

К международному пролетариату.

Мы, рабочие и работницы России, совершившие величайшую революцию, плоды которой должный достаться всему миру, лишь в пролетарском Интернационале видим силу, способную помочь нам отстоять эту революцию против империализма, убивающего ее затягиванием войны.

Мы призываем поэтому пролетариат всего мира, пролетариат всех воюющих и нейтральных стран вновь объединиться под одним классовым знаменем – порвать связывающий его по рукам и ногам союз с имущими классами. <…>

По прежнему мы считаем, что высылка иностранцев без суда, даже в военное время, является принципиально недопустимым для правительства Русской Революции и представляет опасный прецедент.

П. Аксельрод, А. Балабанова, П. Лапинский, Л. Мартов, Х. Раковский.

Рабочая газета. – 1917. – 1 июл. (18 июн). (№84).

Виктор Адлер читает газету. Фото 1900-1910х гг.

Дорогой товарищ Ольберг.

Получил Ваше письмо, за которое премного благодарен Вам. На днях послал Вам, Мэру и Вейнбергу вместе письмо, — по поводу инцидента с Гриммом, а вчера вечером прочел в В.Ц. сообщение, будто швейц[арское] телеграфное агентство передает, что Гримм 24 апреля (9) «пытался» телеграфировать Гофф[ману] и т.д. Я этому не верю. Но боюсь, что он слишком на распашку беседовал с швейцарским послом и дал ему основание вызвать со стороны Гофф[мана] такую телеграмму. К сожалению, он нас, своих цюрихских товарищей, недостаточно осведомил о своих беседах с послом швейцарским*. Как бы то ни было, он должен открыто признать свою ошибку. Что он должен сложить с себя полномочие председателя бернской комиссии, это само собою разумеется. Мне очень жаль его — в его политической честности и бескорыстии я не сомневаюсь; но он, не желая того, нанес моральный удар делу Интернационала — по крайней мере, поскольку он возрождался под флагом Циммервальда. Признаюсь, теперь я бы не мог в таком тоне писать о злосчастном инциденте с Гримом, как в письме к Вам и к Мэру с Зейнбергом. Я этим хочу сказать, что, не сомневаясь в добрых намерениях и политическом бескорыстии  Гримма, я в тоже время допускаю возможность таких ошибочных шагов с его стороны, которые могли поставить наших товарищей в правительстве перед необходимостью так мотивировать свой отказ дальше ручаться за его абсолютную, политическую благонадежность, как они мотивировали. Уверенности в этом у меня и теперь нет. Но я уже не мог: психологически так резко отрицательно относиться к позиции наших министров, как под непосредственным впечатлением высылки Гримма. Теперь от него зависит быстро и решительно рассеять все недоумения, сомнения, тревоги и опасения, вызванные инцидентом.

Адлеру передайте мой сердечный  привет и скажите ему, что и я глубоко опечален, что переход от «слов к делу в вопросе о мире» так преступно медленно подвигается вперед и что «партийные разногласия» так тормозят это дело. Но, увы, эти разногласия висят грозной тучей и над самой революцией. Не знаю, мог ли бы человек с талантами и авторитетом Адлера преодолеть это зло. Но я не обладаю ими, да еще приехал слишком поздно, и к тому же только сегодня впервые с ясной головой на плечах и без усилий над  собою мог целый день провести на съезде.

Чтобы не забыть: передайте Адлеру мою настоятельную просьбу переслать его сыну и Кате (невестке) мой горячий привет. Если они вернулись в Цюрих, то не сможете ли Вы ей переслать свой адрес, с сообщением, что она может мне через Вас писать?

Письмо мое на адрес Мэра Вы, конечно, уже читали. Прочтите М[эру] и Вейнб[ергу] и это мое письмо. А если кто из них передал шведским товарищам содержание моего прежнего письма, то пусть сообщат и содержание моего дополнительного письма о Гр[имме]. Завтра или послезавтра поедет Балаб[анова] в Стокгольм, и до ее приезда лучше не предпринимать решительных шагов.

К. Мэру скажите, что я ему давно ответил телеграфом, чтобы он попросил Гюйсманса-Брантинга-Трэльстра послать телеграфное ходатайство. Уже тогда другого пути не было. Ну, а теперь после истории с Гриммом, едва ли и этот путь целесообразен. По[-]моему, ему и добиваться разрешения не стоит

На днях делегация выедет в Стокгольм и, конечно, войдет с голландско-скандинавской комиссией в прямые сношения и переговоры, как относительно срока, так и относительно других вопросов, связанных с вопросом о созыве конференции. Надеюсь, она сумеет устранить и рассеять накопившиеся за последние недели недоразумения.

Только сегодня, на съезде, получил корректуру моего «Письма к друзьям». Теперь уже около 11 часов вечера, едва ли смогу сегодня приняться за корректурно-редакторскую работу, а завтра утром назначено у меня свидание с шведскими и финским товарищ[амии], и весь день будет занят. Потом необходимо и предисловие написать. Как только получу исправленный экземпляр в корректуре, пошлю Вам.

Рукописи получил.

Крепко жму Вам руку и шлю привет Вам и товарищам Вейнбергу и Мэру.

Ваш П. Аксельрод.

* Я же вообще чуть не в последний вечер перед его отъездом узнал об его визите у посла.

Письмо П. Б. Аксельрода — П. К. Ольбергу. 21 (8) июня 1917 г. Петроград.
International Institute of Social History. Pavel Borisovic Aksel’rod Papers. B-8/I; 74/I

Павел Аксельрод, Юлий Мартов и Александр Мартынов в Стокгольме. 16 (3) мая 1917 г.

Было ошибкой предоставить восстановление разрушенного Интернационала элементам крайних направлений, которые совещались в Циммервальде и Кинтале. Фундаментом, на котором действительно может быть восстановлен Интернационал, должна явиться сильная и полная интернационализация всего рабочего движения, которая может явиться лишь результатом сложного исторического процесса. <…> Разумеется, у Германии были свои основания пропустить нас. У нас же имелись основания для того, чтобы использовать эту возможность. Мы не могли больше выдержать и желали принять участие в революции.

Рабочая газета. – 1917. – 16 (3) май. (№46).