Из провинциальной современности

<…> Новые мотивы для разлада входят в жизнь. И заметно портится настроение. Читаю в провинциальных газетах, — например, в пензенском «Черноземе», — укоризны «обывателю». Оказывается, кратковременные были обывательские радости и восторги по случаю революции. На смену восторгами явилась тревога. Что-то начинает смущать обывателя, наводит на сомнения, возбуждать беспокойство или даже ожесточение, подобное тому, какое обнаруживается по деревням у мужиков… За это, повторяю, обывателя укоряют. Но укоризны – товар дешевый. Они были не всегда умны даже при старом порядке. Теперь на обывателя надо смотреть, как на один из весьма мощных пластов того великого целого, которое мы называем народом. И если обыватель, действительно, обеспокоен, раздражен и даже ожесточается, то ведь это значит, что у нас начался спад вешних вод и зреет или уже созрел неизбежный переход от революционного подъема к общественной реакции.

Но правда ли, что обыватель обеспокоен, смущен и даже ожесточается? Как бы в виде ответа на этот вопрос, получаю ряд писем из Брянска. Увы, они рисуют положение так, словно восторги потухли сразу, в первые же дни марта. Основная масса местного населения осталась в стороне. Раньше над нею стояла полиция, теперь – милиция, – вот и все. Само население как было пассивным и управляемым, так и осталось. Действуют лишь так называемые «активные элементы». Но и среди них изрядный разброд. В совете рабочих и солдатских депутатов выделилась и большая, но крикливая группа «большевиков» и повторяет вслед за столичными единомышленниками: долой войну, долой правительство, ибо оно буржуазное, долой местный исполнительный комитет, – словом, все долой… Рабочие и солдаты не одобряют этих глупостей, но недостаточно организованы, чтобы противопоставить крикунам свой голос и ввести крикунов в рамки хотя бы простого приличия. И выходит так, словно крик именно этой ничтожной и количественно, и качественной группки есть голос революции, выражение идей нового порядка. Закипают бестолковые и бесконечные споры на практически бесплодные или практически вредные темы: буржуазно правительство или небуржуазно, долой войну или не долой, допустимы аннекции или недопустимы, надо удалить «аннексиониста» Милюкова из правительства или не надо и т. д. и т. п. А жизнь с ее неотложными нуждами и задачами оставлена почти без внимания. И, конечно, расстраивается также, как это происходит и в других местах. <…>

По воле случая письма, так рисующие положение вещей, я получая как раз во время споров среди одной московской компании по вопросу об аннексиях вообще и «аннексионисте» Милюкове в частности. И читаю письма под оживленные разговоры о допустимости или недопустимости расширения российской территории. Становится жутко. И начинает казаться, что я нахожусь в области фантазий и фантасмагорий. В подлинной жизни очень тяжким аннексиям подверглась Россия. Подлинная жизнь грозит нам возможностями дополнительных еще более тяжких аннексий. Но фантазия, оторванная от жизни, рисует иные возможности. В мире призраков кажется, что мы уже победили, прогнали неприятеля и нам остается лишь решить, завершим ли мы свою победу присоединением неприятельских территорий, или этого делать не следует. В мире призраков кажется, что революция, уже победила, установила народное правление, что народ уже стал хозяином государства. Все кончено. Остается лишь праздновать, ликовать, и, конечно, спорить о деталях… Но подлинная жизнь на каждом шагу дает чувствовать, что она очень далека от этих радужных фантасмагорий.

Возникает потребность уйти от призраков, от рождаемых фантастическими представителями разговоров и споров. Не легко уйти. Накопилось много разных срочных и неотложных дел, ради которых нужно оставаться в Москве. Но Бог с ними, – с этими делами. Бросаю их и еду туда, в провинцию. Надо посмотреть, что делается там, в глубине России. Оттуда ведь придет решающее слово на Учредительном Собрании. А, может быть, там решающее слово будет сказано даже раньше, чем Учредительное Собрание созовется.

Русские ведомости. – 1917. – 21 (8) апр. (№77). С. 6