День дождливый. Страдаю в предвкушении моего близящегося путешествия в Житомир; страшно боюсь отбиться от своего штаба и попасть в людской водоворот бегущих масс с юга, от Каменца-Подольского, к[ото]рый уже, по слухам, начал обстреливаться неприятелем. Очень связывают меня мои вещи, к[ото] рых у меня сравнительно меньше, чем у других моего положения людей и к[ото]рые мне так жалко было бы бросать. Делаю себе психотерапевтическое самовнушение: понуждаю себя представить лишь, что мне суждено отбыть несколько дней каторги, вот и все; каторга должна же кончиться, и я после нее переживу все радости бытия с большим восторгом, чем когда-либо!

А 8-я и румынская армии все отступают и отступают, не будучи в состоянии пока уцепиться прочно за какие-либо рубежи. Придется и нашей армии в зависимости от упомянутых перейти не только в «исходное», но и в безысходное положение! «Наштакор» уверен, что мы здесь еще продержимся минимум с неделю. А если раньше придется удирать? И я останусь в отчаянном положении от одних отставшим и к другим не приставшим. Пронеси ты, Боже, тучу грозную!..

Солдаты получают уже не более одного фунта хлеба. Среди них циркулируют весьма распространенные слухи, что буржуи нарочно стараются их извести, затягивая войну, ч[то] б[ы] земли у себя оставить побольше!! На полях лежит неубранным осыпающийся хлеб; жители не хотят его убирать за 4 рубля в день, а требуют сноп за сноп.

Кравков В. П. Великая война без ретуши. Записки корпусного врача. М., 2014