Трубчевск

Спортивный кружок.

30 (17) июня впервые после полугодового перерыва собрался Трубчевский Спортивный Кружок. Прежнее Правление передало все дела и деньги новому Правлению. Надо было удивляться, как быстро и как согласно мальчики (в большинстве) во всем разобрались; выбрали Правление и приступили к ближайшей деятельности. Любопытный факт: когда выбирали Председателя, его Товарища и Секретарей, то кандидатами называли только гимназистов, а когда понадобилось выбирать Казначея, то все обратились к Д.  М. Давидову. Тот категорически отказался. Тогда избрали гимназиста. В Правление вошли: Курындин, Шувалов, Кочанов, Соколовский и Разумовский.

Решено: 1) фиксировать места для купанья против Дорожевича (муж.) и против парохода (жен.) и просит Городскую Управу выстроить на берегу скамейки для раздеванья и организовать переправу на лодках. В других местах купаться, решено просить администрацию, запретить.

2) Устроить спектакль в Городском саду, распределяя сбор между Спортивным Кружком и Советом Рабочих[] и С[олдатских] Д[епутатов].

Вопросы о «детской площадке» и о «лодочных гонках» переносятся на ближайшее заседание.

Аплодисментами благодарили старое Правление за полезную деятельность.

Возрождение. – 1917. – 5 июл. (22 июн.) (№5)

Трущобск.

I.

Часы па каланче отстают почти на час. Солнце уже заметно от клонилось влево от зенитной точки, тени стали удлиняться, а на каланче бьет двенадцать.

По прямым, довольно широким улицам, поросшим ярко-зеленою травой, бегают и ползают играющие дети, да бродят ленивые свиньи.

Тишина.

К вечеру скот возвращается с поля.

Дама, в огромной шляпе, с двумя девочками опасливо жмется к крыльцу земской управы.

Проходя мимо, я слышу:

— Подождите, дети, пусть она пройдет!

Сперва я не понимаю, о чем говорит дама, и прохожу вперед.

… Она — это пестрая корова, которая остановилась под раскидистой ветлою и трет свою грязную спину о толстый ствол.

Я понимаю, что дама боится пестрой коровы.

— Вы боитесь коровы?

— Да, очень боюсь!

Я мужественно предлагаю ей и детям свою защиту. Дама с девочками ускоренным шагом проходят мимо меня и коровы. Они спасены.

 

II.

Город чудесно расположен.

С высокого берега над бурой Десной раскрывается далекий вид на заливные луга левой стороны.

Просторно. Легко дышится.

Солнце закатывается за спинами столпившихся к обрыву церквей. Тень нагорного берега падает на поемные луга силуэтами колоколен.

Отходит всенощная. В пустующем городском саду появляются обыватели.

С реки доносятся скрип весел и песни. На воде русские всегда поют.

 

III.

Жизнь расталкивает сонный Трущобск.

Сквозь прерванный сон слышится бессвязное бормотанье.

Сквозь тяжелую дрему городок силится подняться на ноги.

Над самым ухом раздается властный окрик жизни и сбитый с толку, с заспанными глазами Трущобск вскакивает с мирного ложа.

Зачем разбудили? Ах, утро!

Новый день начинается…

Заспался Трущобск! Трудно придется непривычной голове, — да ничего не поделаешь! Пора, давно пора проснуться!

 

IV.

… «В городе голодные волнения» через два дня после произведенного учета запасов. По учету обнаружено, что почти у всех запасено по два, по три пуда. У иных того больше. И все-таки кричат, что голодают.

Должно быть, с перепуга, со сна.

Видимо, что люди еще плохо соображают, плохо ориентируются в действительной жизни. Заспанные глаза слипаются. И чудится вокруг иного страшного.

 

V.

Выбрали руководителей, но им не верят.

Все почти старые люди. Новых еще нет.

Комиссар — помещик. Кажется,  был земским начальником когда-то. С ним какие-то счеты.

Может быть он бездеятелен. Но что он может сделать? Отчего тот, кто может что-нибудь сделать, не приходит к нему на смену?

В личном обращении комиссар очень вежлив, тактичен, внимателен.

Я не знаю, какой он был прежде. Ии недовольны, но он остается у власти до тех пор, пока найдется желающий взять ее бремя.

Вбегает в комнату человечек. На нем форма какого-то ведомства. (Я плохо разбираюсь в формах). Человек небольшого роста с маленькими гладкими усиками, лоб плешивый и такой покатый, что лба почти нет.

Маленький человек очень юрок…

Почему-то сразу мелькнуло:

— Загорецкий.

А он подлетает к вам и говорит скороговоркой что он —

— «Такой же, как и вы, ужасный либерал! И оттого, что»…

Сравнение его с Антоном Антоновичем вас преследует.

Да, сейчас он не только либерал!

Сейчас в моде — не либерализм.

И он спешит объявит  вам, что он —

Социалист-революционер.

И что в Трущобске почти (Читатель! Он даже не сказал этого спасительного «почти!») все эсеры.

Кроме того, если вы побываете на митингах, то вы увидите, что он еще и

— Демагог.

Не знаю, пользуется  ли он дар Загорецкий подбегает не к интеллигенту Чацкому, а к волосатому ремесленнику и объявляет ему с улыбкой:

— Товарищ! Я—

Такой же как и вы, ужасный демократ! С революцией меняются времена, во не нравы.

Меняются обстоятельства, но не люди.

Люди только приспособляются к обстоятельствам.

 

VI

С трудом ворочается сонная мысль в непривыкших к думанью головах.

Нужно помочь разобраться в происходящем.

На интеллигентах лежит этот долг.

И интеллигенция, по крайней мере, часть интеллигенции помнит о выплате долга.

Теперь говорят не мало о враждебном отношении к интеллигенции со стороны широких масс.

Возможно, что случаи такого отношения бывают.

По личному же опыту своему я могу сказать, что отношение к интеллигентному человеку со стороны крестьянства такое, каким оно должно быть.

У меня останутся самые светлые воспоминания от моих выступлений на сходах крестьян, от частных бесед с ними.

Я ни разу не встретил враждебного недоверия к себе. Меня слушали. Со мной спорили, мне возражали. Но возражавшие выслушивали меня, часто соглашались и искреннее других благодарили при расставании.

Почти ни разу не пришлось уйти от крестьян после беседы без того, чтобы они не поблагодарили за старания разъяснить им вопрос по мере сил моих.

«Они учатся от вас, они запоминают ваши слова!» нередко говорили мне их же товарищи.

Они всегда старались соблюсти тишину, выслушать и понять.

Не знаю, поняли ли они меня,  но мне говорилось с ними легко.

 

VII

Как ничтожно количество интеллигентных людей на Руси!

Но еще ничтожнее, (среди людей с некоторым образовательным цензом интеллигента) количество действительно интеллигентных людей, с мало-мальски широким кругозором.

В Трущобске их совсем нет. Или по крайней мере мне не повстречалась такие люди. Есть там несколько студентов.

Один из них жалуется на недоверие народа к интеллигенции.

Один старается доказать значение интеллигенции, но делает это такими отвлеченными, малопонятными, сухими словами, что едва ли ему удастся повысить доверие к интеллигенции.

Я думаю, что так можно до биться только обратного.

Он тоже называет себя социалистом революционером.

Святым именем этой партии в провинции злоупотребляют и оказывают ей дурную услугу.

Слишком много сейчас людей оделись в одежду защитного цвета.

Было бы хорошо, если бы все, называющие себя социалистами разных толков, взяли на себя труд ознакомиться хотя бы вкратце с сущностью социалистической идеи, с программами социалистических партии.

Многие находят даже это лишним.

Скверно то, что эти люди вносят в широкие массы путаницу идей.

 

VIII.

Есть в Трущобске один образованный человек.

Он и сам знает, что он таи — единственный в своем роде!

Он кичится своей исключительностью. Становится неприятно и обидно за него.

Какое то непонятное, мелочное самолюбие.

Он знает, что все знают его образованность. Ему это льстят.

Он не торопится поделиться своими знаниями. А если и делает это, то как-то слишком свысока.

Если народ и отвернется от части интеллигенции, то в этом придется винить не народ!

Не нужно подлаживаться к народу.

Нужно быть прямым и искренним. А всякую фальшь народ оценит по достоинству и отбросит.

 

IX

По Руси идет жизнь. Идет помимо тех, кто призван направить движение творческих сил.

Где-то среди огромных лесов отдаленной волости организовался

— Совет Солдатских Инвалидов.

Организовался для переустройства жизни.

Повсюду разъезжают солдатские делегаты.

Среди них нередко встречаются люди, одержимые манией величия с преувеличенным мнением о своей власти.

Они тоже вмешиваются в общественную жизнь и что-то хотят устроить.

Продовольственный вопрос в значительной степени разрешается самостоятельными поездками за хлебом.

Деревня живет своей жизнью. Деревня растет.

Калика-перехожий.

Голос народа. – 1917. – 29 (16) июн. (№44).

<…> Партия «соц[иалистов]-рев[олюционеров]», требования которой можно считать наиболее подходящими к современному культурному состоянию России и наиболее заботливо предусматривающей интересы крестьян, по земельному вопросу ставит решительное требование: «все земли поступают в заведывание центральных и местных органов народного самоуправления, начиная от демократически организованных бессословных сельских и городских общин и кончая областными и центральными учреждениями».

Вся земля, значит, объявляется государственной, или, как обычно говорят, «конфискуется». По требованию «соц[иалистов]-рев[олюционеров]» земля должна быть обращена в общественное достояние без выкупа (должна быть конфискована). Эту конфискацию надо отличать от требования «экспроприации», т. е. требования обратить землю в общественное достояние за плату. Такое требование выставляет партия «к[онституционых] д[емократов]».

Крестьяне должны хорошо знать требования всех партий, чтобы им легче было понимать друг друга и поскорее столковаться. (Учредительное Собрание предполагается в октябре).

Возрождение. – 1917. – 28 (15) июн. (№3).

Приняты меры к прекращению падежа скота.

Мы сообщали в №1 о какой-то таинственной болезни в городском стаде и о молебне во вторник 19 (6) июня.

Уже в среду 20 (7) июня местный ветеринарный врач тов. Славский с 2-мя фельдшерами Агеевым и Федоровым выезжали на луг с целью выяснения причин столь участвовавшегося падежа скота.

Произведенным тов. Славским рассмотрением травы установлено, что один из сортов травы «виха» содержит в себе ядовитые вещества, которые особенно сильно действуют в период падения росы. Славский сделал распоряжение, чтобы пастухи перегоняли скот «за вал» только после 9 час. утра.

Возрождение. – 1917. – 28 (15) июн. (№3).

В Трущобске.

Митинг.

I.

Воскресенье. К базару съехались крестьяне с пенькой и горшками. Других продуктов нет. Поэтому, почти никто ничего не покупает. Верно, горшки во всяком хозяйстве еще не перевелись, а пенька почти никому не нужна.

Готовится митинг.

Среди базара чан с водой, закрытый досками. Это — трибуна. На шесте повисает красный флаг с надписью:

«Союз рабочих Трущобска»

В единении — сила, в раздорах — гибель».

На чану стоит мужичек. Всеми и всем недоволен. Он прошел сто пятьдесят деревень — нигде ничего хорошего не делают. Все еще не успели… Нужно всех сменить и выбрать…

Кого? Других?

А есть ли люди? И возможно ли что-нибудь сделать отдельному человеку?

Да, возможно.

Каждый разумный человек сейчас должен быть на счету. Каждый разумный человек должен противиться и мешать делать дурное.

Испортить дело легко.

Наладить — трудно.

Но идет жизнь и растет сознание

Все «усовершенствуется!»

Мы должны помогать «организму бороться с болезнью.

Но никакими внешними средствами не излечишь болезни.

Организм преодолеет ее изнутри. Нужно только удалить вредные влияния, бороться с ними.

Но создавать сейчас новые устои трудно. Сейчас пора стихийного роста, внутренней работы всей страны.

 

II.

В толпе, раздаются возгласы о недовольстве комиссаром.

Комиссар — помещик. Комиссар — буржуй Можно ли ему верить?

Легко ли ему завоевать доверие?

Комиссар пытается говорить о том, что он считает своим гражданским долгом оставаться на посту до тех пор, пока ему не изберут заместителя.

Кажется, что попятно, иначе и быть не может. Как смещать, не выбрав заместителя.

Но толпа волнуется. Крикуны возбуждают толпу. Комиссару не дают говорить.

А через две минуты страсти утихают.

Комиссар остается на посту и ждет выборов заместителя.

Найдется ли он?

Подвинутый крестьянин называет пять имен желательных кандидатов в Трущобске комиссары. Ряд всероссийских известных имен.

Приходится разъяснять, что они заняты сейчас работой в крупных центрах, что мечтать о них, как о комиссарах Трущобска — бесплодно.

Все понимают, что этих людей не видать в Трущобске.

Ну, назовите других?

В ответ — молчание.

Комиссар остается и ждет…

Когда же придут новые люди?

Не скоро. Но они придут!

 

III.

Митинг продолжается.

Говоришь о хлебной монополии, об учете запасов, о повсеместном проведении пайка.

Только в том случае, если мы учтем все запасы, мы сможем правильно распределить их и справимся с продовольственной разрухой.

Стараешься набросать картину продовольственного дела во всероссийском масштабе.

Аплодисменты. Впервые с начала митинга. Хлопают только в толпе.

В той толпе крестьян и крестьянок, в которой слышался доселе только шелест от лущения семечек.

Но когда то еще будет произведен учет, а пока приходится, давать удостоверения о недостатке хлеба по целым волостям.

И крестьяне едут. Едут в Севский уезд, в Курскую губернию, на Колину.

Они уже знают, что тайно им удастся купить хлеба, заплатив за него вдвое, втрое.

Многие припрятали и ждут крестьян из пустых уездов.

Так, пока наладится работа; Комитетов, пока будет обеспечен подвоз, идет  частичная борьба за существование..

Пусть, это мешает расчетам, но это неизбежно.

Так нагноение способствует заживлению ран.

Жизнь идет.

 

IV

Солдат. Худое обгорелое лицо. В глазах слезы.

Пришел на побывку, а дети к нему с криком:

«Тятька, привези хлеба!»

Картошку пекут, но картошка приелась детям, видимо тяжело усваивается детским организмом.

А хлеба нет.

Солдату, решившему поехать поискать хлеба, пробуют объяснить, что лучше, взяв немного — дня на два – на три, подождать. Будто бы наезды голодающих крестьян вносят путаницу в снабжение армии…

Солдат загорается.

… Армия? А здесь не армия? Дети – вот кто наша будущая армия!

Армия голодает? И пусть голодает – и пусть не кричит, а терпит.

А если армия кричит и требует хлеба вне череду — то это бабы, а не солдаты!…

Солдат почти плачет.

Со слезами в голосе дрогнувшим голосом договаривает:

«А дети то, дети то мрут.. помирать от голода дети станут.

А в детях – все наше»…

Так говорит солдат! Солдат— отец. Солдат—  гражданин! И я думаю — он прав!

 

V

Митинг продолжается.

Первый оратор опять очень длинно и очень скучно повторяет на тысячу ладов, что нужно сместить негодных людей и заменить их другими.

Он уже «имеет предчувствие, что надо кончить речь» (как выразился о нем мой знакомый старик), а все не кончает, боится кончить!»

Но впечатление ему все равно не удается закрепить. Присутствующие на митинге расходятся понемногу. Остаешься еще на площади, долго говоришь с крестьянами, которые толпятся вокруг.

Сперва выслушиваешь их толки о способах разрешения продовольственного кризиса. Они бы и были, пожалуй, правы, если бы дело шло о Трущобском уезде.

Но дело идет о России.

Стараешься разъяснять и видишь, что тебя слушают и задумываются над новыми мыслями.

Видишь, что есть и желание, и способность понять, поразмыслить.

И начинают крестьяне понимать свою великую ответственность — крестьянством держится Россия. Крестьянским хлебом удерживается тающий русский рубль.

Крестьянским хлебом питаются рабочие и армия.

Крестьянство в шинелях решит судьбу России на фронте.голос

И растет в крестьянстве серьезность и вдумчивое отношение к происходящему.

Калика-перехожий.

Голос народа. – 1917. – 27 (14) июн. (№42).

Заседания Совета стали проходить бурно и часто затягивались за полночь. Работницы и некоторые гимназистки из бедноты стали прислушиваться к голосу большевиков. Вокруг них образовалась группа сочувствующих, горячо поддерживавших их выступления. Среди сочувствующих были учительница Екатерина Левченко, крестьянин Иван Василенко, гимназистка Александра Шук, портниха Пелагея Писарева и другие.

Октябрь на Брянщине: Сборник документов и воспоминаний. Брянск, 1957