Уже четыре часа ночи. Ночь светлая, влажная. Я мед­ленно шел домой, прошел по Гранатному. Все снит.
Я был в доме генерал-губернатора на заседании Ис­полнительного комитета. Круглый зал, облицованный бе­лым мрамором. Высокие узкие зеркала. Хрустальные лю­стры мерцают многоцветными вспышками. На широких мраморных лестницах, в залах, затянутых старинным шел­ком, у всех дверей — застыли часовые. Когда проходит ко­миссар правительства с красной гвоздикой в петлице — они бесшумно берут па караул.
В тихих разговорах, в тишине зал, в ярком свете что-то торжественное и повое. Мне отвели место за столом, ря­дом с президиумом. Старинные кресла красного дерева.
Я сидел, слушал, смотрел и писал. А напротив, в зерка­ле, сидел, слушал и писал студент с поразительно бледным лицом. И не верилось, что это я.
У всех красное в петлице. У меня тоже. Я слушаю. Как глубоко и страстно идет творческая мысль, воля уже окрепшая. Талантливо и просто решаются запутанные раньше вопросы. Говорят хорошо. Моментами вспыхивают напряжение, крики, но подымается комиссар — седой кра­сивый старик,— и все смолкает.
И я думаю — конвент, французская революция, часо­вые с красными перевязями, слова о свободе во дворцах.
И не верю, что это Москва. Я пишу. Напряженно следить за многолюдным собранием и записывать — утомляет страшно. Заседание началось в 7 часов вечера, окончилось в три ночи без перерыва. Секретарь шепотом сказал мне, что можно курить. А на улице земля плывет под ногами. И сейчас я устал, буду писать завтра, Кроленок мой ла­сковый, ласковый. Я признаюсь тебе — я пропустил две речи, забыл записать. Я задумался о Кроленке, я вспо­мнил чьи-то громадные глаза, и у меня забилось сердце от мысли о том, что я буду у заутрени в тесной, темной ефремовской церкви.

Письмо К. Г. Паустовского Е. С. Загорской-Паустовской
Паустовский К. Г. Поэтическое излучение. М., 1976